Краснодарское искусство

Разделы

Главная страница

Публикации

Краснодарское искусство

«Краснодарское искусство мне ближе всего — оно как бы разговорного жанра»

Андрей Калашников: Что такое искусство? Как отделить искусство от неискусства? Где современное и несовременное? Почему люди, которые позиционируют себя как современных художников, выносят свои работы как бы за скобочки и в отдельные залы?

Валентин Дьяконов: Многовато прозвучало вопросов, но хорошие. Так, давай по порядку. Искусство — это один из аспектов высшей нервной деятельности человека. Есть изобразительное искусство, которому вы обучались, и я обучался его понимать как искусствовед.

За свою историю оно претерпело громадные изменения, которые, если просто листать картинки в большой толстой книжке, не поймёшь. Бизон Альтамира (наскальные росписи в пещере Альтамира в Испании. — Прим. редакции) сегодня кажется шедевром — как образец хорошего рисунка, пример того, как человек увидел что-то и смог это передать. Но мы не знаем ни имени, ни фамилии автора, и, скорее всего, то, что он делал, он искусством не считал. Чтобы человек сказал: «Я занимаюсь искусством», — это ближе к эпохе Возрождения, век так XIV-XV. Вдруг у искусства появляется личность. Эта история продолжается вплоть до импрессионистов, когда дожили до того, что художник — воин добра и света, а не просто кормится на зарплате у двора, церкви или частного заказчика и транслирует в творчестве их идеи. Так вот, импрессионизм смог возникнуть, во-первых, в эпоху фотоаппарата, во-вторых, в эпоху буржуа. Именно эти две вещи позволяют понимать, как изменилось сознание художника в XX веке.

Михаил Родионов: Фотоаппарат?

Валентин: Фотоаппарат позволил больше не заботиться о жизнеподобии, а буржуазное общество сделало клиентуру искусства максимально разнообразной. В общем, эта свобода, связанная с обществом, клиентурой и фотоаппаратом, освободила импрессионистов. Потом пришла новая эпоха. Искусство вдруг превратилось в чрезвычайно разнообразную деятельность, связанную с местами, где его показывают и для которых оно делается. То есть развилась галерейная тема, особое пространство для искусства, не связанное с церковью или чем-то подобным.

Михаил: И теперь мы говорим о XX веке?

Валентин: Да, XX век. Современное искусство сложное и непонятное, хреновое, плохо выглядит и плохо пахнет, нарисовано не так, как нужно! Но суть в том, что в ХХ веке мы осмысливаем всё, что произошло раньше, и имеем в своих руках такой выбор образцов, какого в истории человечества никогда ещё не было. Образно говоря, мы смотрим книжку — от бизона до Моне: «Вот мои любимые художники: Дюрер,

Дега и неизвестный товарищ, который бизона нарисовал!» Это на самом деле абсолютно шизофреническая ситуация — такого никогда не было!

И современное искусство выходит из положения за счёт того, что действительно делается для особых мест, и места эти — фактически белый лист. Белый лист как бы ничего не говорит, на нём можно поставить галочку, и она уже будет иметь значение. И современные художники работают исходя из того, что есть этот белый лист. Это интересный интеллектуальный эксперимент. Я не говорю, что эксперимент этот нужно любить, повторять и всячески им увлекаться. Просто исходите из того, что есть ситуация: белый лист и какие-то знаки на нём.

Андрей: Хорошо, но мне вот важен один момент. Как ты отличаешь хорошую работу от плохой? Или тот, кто в принципе ковырнул белый лист, уже художник?

это ИНТЕРЕСНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ. Я НЕ ГОВОРЮ, ЧТО ЭКСПЕРИМЕНТ ЭТОТ НУЖНО любить, повторять и всячески им увлекаться.

Валентин: Конечно, критерии профессионализма и качества существуют. Вопрос в другом — как в случае с нашей гипотетической книжкой по истории искусства, в которой есть уже абсолютно всё. Способов что-то изобразить на этом белом листе существует дикое количество. Поэтому и качество художников нужно выстраивать по разным критериям, — а всё потому, что они любят разное!

Андрей: Ориентируются на разные маяки?

Валентин: Да. У каждого своя родословная. Иногда настолько разная, что ты приходишь на выставку и думаешь: почему эти объекты вообще рядом находятся?! Все эти ребята (показывает на экспозицию выставки) — современные художники. Но, говоря о качестве, галочка на белом листе может быть, только если человек заслужил право поставить эту галочку. Хорошее или плохое искусство? Да сложно отличить. Нужна на-смотренность, наслушанность. Ну вот как вы в опере отличите хорошее исполнение «Женитьбы Фигаро» от плохого? Там же масса тонкостей, ну ВОТ КАК ВЫ В ОПЕРЕ ОТЛИЧИТЕ ХОРОШЕЕ ИСПОЛНЕНИЕ «ЖЕНИТЬБЫ ФИГАРО» ОТ ПЛОХОГО?

для начала надо, чтоб было с чем сравнить.

Андрей: Если переложить некоторые из этих произведений на музыкальный язык, вряд ли мы будем это слушать.

Валентин: Ну почему? Панк-рок какой-нибудь получится.

Андрей: Можно слушать разную музыку, в любом же стиле есть профи. Где мастерство исполнения вот в этих работах? Нет его! В отдельных есть, а в некоторых нет. Переведём на музыку — будет хаос, причём отвратительно звучащий.

Валентин: Да, бывают такие, правда на этой выставке их, на мой взгляд, очень мало. У меня довольно широкий музыкальный вкус, и я думаю, у нас с вами разные исключения из правил. Некоторые работы звучат как Егор Летов и «Гражданская оборона» лучшего периода — так меня это вполне устраивает!

Андрей: Ладно, но ведь любой современный художник хочет, чтобы его покупали, а значит, и понимали. И вот я смотрю на современное искусство в его плохих проявлениях и вижу невменяемых, неадекватных людей. Я его оценю разве?

Валентин: Ну да, понятно, что можно встретить много неадеквата, не только стоя в пробке, но и придя в галерею.

Андрей: Да, но какой смысл смотреть на это ещё и здесь?

Валентин: Потому что иначе нельзя. Нельзя построить себе остров адеквата в море культуры. Вся та агрессия, в которой мы живём, будет в выставочном зале. Отражение. Проекция.

Михаил: Давайте о «Строителях весны». Вот скажи — ты же сторонний наблюдатель? — как воспринималось современное искусство Краснодара год, два, три назад и как воспринимается сейчас?

Валентин: Я не сторонний наблюдатель — группу ЗИП знаю очень давно, видел их работы ещё в 2009 году в Москве на молодёжной биеннале.

У них были очень интересные инсталляции про сам завод из переосмысленного заводского мусора. Вот это и был момент, когда краснодарское искусство прекрасно появилось на московской карте. За группой Recycle мы следим уже пять лет, оцениваем их вещи. Так что Краснодар не то чтобы терра инкогнита, уж извините. В этой выставке важно то, что вся эта кипучая жизнь вдруг стала осмыслена благодаря Алисе и Николаю (Алиса Савицкая и Николай Мороз. — Прим. редакции), оформилась в интеллектуальное событие, которое можно описать, осмыслить, понять и объяснить. Для меня смысл «Строителей весны» как раз в этом.

Михаил: В Краснодаре есть разные художники. Предположим, Владимир Колесников, Галина Хайлу, Сергей Полупанов, Владимир Мига-чёв — понятно, они выставляются в галереях, но такой «звонкостью», как Recycle или ЗИПы, не обладают. С чем это может быть связано?

С тем, что последние изначально, интуитивно или сознательно, работают для выставок?

Валентин: Да, ЗИПы и Recycle действительно работают музейно. Это ведь тоже часть профессионализма современного художника — знать все особенности «белого пространства» и учитывать возможности, которые это пространство даёт. Из тех, кого ты назвал, я хорошо знаю только Мигачёва и Колесникова. Если говорить о них, то это небо и земля, их нельзя сравнивать. На Мигачёва надо смотреть долго и внимательно, обволакиваться его живописью — для этого условий в Москве довольно мало. Второй настолько серьёзно сделанной живописи в Краснодаре нет. Колесников — другой. Сложный, загадочный. Та же история, что и с Мигачёвым, — в эту манеру надо врубаться. Хотя по коммерческому успеху, мне кажется, Вова любого краснодарца в Москве заткнёт за пояс.

Михаил: Но тогда понимание контекста, музейность эту другой человек назовёт конъюнктурщиной.

Андрей: Да нет, в том смысле, что современное искусство, скорее, общественно. Если вырвать какие-то работы из этой выставки — на них и смотреть будет нельзя.

Валентин: Да, когда выставка сделана на высоком кураторском уровне, объекты начинают работать вместе, становятся сильнее. Это и есть та самая музеификация искусства. И кстати, работа с пространством, понимание условий этого интеллектуального эксперимента — вовсе не прерогатива только современного художника. Все должны понимать, как и зачем они хотят показывать свои вещи. Критерий профессионализма в любом виде искусства.

Михаил: И сейчас свои вещи хотят показывать в музее или галерее?

Валентин: Да, скорее в общественном пространстве, чем в частном. Появился куратор, и он понимает, как лучше расположить произведения, чтобы зритель их понял. Важен момент подачи. У художников, которые это понимают, есть фора.

Михаил: Ты, подозреваю, много искусства смотришь в других городах. Скажи, есть что-то характерное именно для Краснодара?

Валентин: С одной стороны, климатические метафоры ничего не объясняют. Да, юга, поэтому все расслабленнее. С другой — это правда. Ваше искусство отличает лично мне близкий тип остроумного традиционного делания, как бы легкомысленное отношение к тому, чем занимаешься. А вот, скажем, молодые воронежские художники — люди анализа, которые создают минималистичные вещи с большим бэкграундом. Краснодарское искусство мне ближе всего — оно как бы разговорного жанра. Остроумная шутка — и мгновенное её понимание. Это не значит, что оно быстро забывается и уходит из головы, памяти или сердца. Наоборот, для Краснодара характерно ощущение, что тебя сразу подцепили на крючок. В Воронеж надо идти подготовленным — там молодой художник тебя нагрузит. Здесь, у вас, скорее, искусство реплики. И это мне нравится больше.

© 2004-2024 AVTK.RU. Поддержка сайта: +7 495 7950139 в тональном режиме 271761
Копирование материалов разрешено при условии активной ссылки.