Государственный музей изобразительных искусств

Разделы

Главная страница

Публикации

Государственный музей изобразительных искусств

100 лет со дня основания Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

От собрания слепков - к храму искусств.

Прошедшие 100 лет в истории этого музея, вероятно, тоже превзошли самые смелые мечты его создателя. Из учебно-вспомогательного университетского музея он превратился в ведущий культурный центр страны, своего рода Московский Эрмитаж. После Великой Отечественной войны он завоевал негласное первенство во всем, что касалось показа важных событий мировой художественной жизни. Он щедро дарил своим зрителям возможность созерцания великих шедевров живописи и скульптуры не только из своего собрания, но и привезенных из разных музеев мира. Здесь 10 лет после войны находились произведения Дрезденской картинной галереи, безвозмездно переданные затем Германской Демократической Республике. Здесь мы любовались «Джокондой» Леонардо, восхищались выставками импрессионистов и грандиозным проектом «Москва — Париж». Здесь впервые нашли творческое слияние живопись и музыка, и в обиход культурной жизни вошло понятие «Декабрьские вечера». Здесь открылся первый в стране Музей частных коллекций, показавший, каким должно быть отношение к наследию художников и собраниям коллекционеров.

Все эти достижения в деятельности ГМИИ им. АС.Пушкина в значительной мере заслуга его директора Ирины Александровны Антоновой, которая возглавляет музей без малого 40 лет. Своим безукоризненным служением искусству, мужеством и смелостью в проведении политики музея, наконец, интеллигентностью старой московской пробы она снискала себе особый авторитет и искреннее почитание.

Мы гордимся тем, что Ирина Александровна является членом редколлегии нашего журнала с момента его возобновления, высоко ценим ее участие в нашей работе. Мы встретились с Ириной Александровной накануне юбилея в ее кабинете, где постоянно звонил телефон и все говорило о том, что жаркие дни подготовки празднования в самом разгаре.

— Ирина Александровна, какие наиболее важные стороны деятельности музея вы могли бы отметить?

— Развитие каждого музея идет своим особенным, неповторимым путем. Почти так же, как складывается человеческая судьба. Ведь музей не только хранилище древностей, произведений искусства, он отражает время, его эстетические идеалы.

Эта зависимость от своей эпохи не прямолинейна, но она основополагающая. Тому яркий пример — наш музей.

Возникший как учебно-вспомогательный, просветительский музей для студентов (таким его задумывал Иван Владимирович Цветаев), он превратился в полноценный музей художественной культуры, один из самых известных и авторитетных не только в нашей стране, но и за рубежом. Мировое признание пришло не сразу. Известность возникла на волне выставок 60-70-х годов, когда музей решился открыть для широкого зрителя имена художников, бывших тогда под запретом или полузапретом. Мы первыми показали произведения П.Пикассо, М.Шагала, С.Дали, К.Малевича и других. Сейчас это звучит дико, но в 60-е годы нужно было иметь большое мужество, чтобы открыть выставку Леже или Тышлера. Смелым шагом было и осуществление-грандиозных проектов Москва-Париж, Москва-Берлин, которые не осмелились принять другие ведущие музеи страны.

Наша выставочная политика сводилась к тому, чтобы открывать новые страницы в мировом и отечественном искусстве XX века. Образно говоря, мы прорубали окно не только в Европу, но в целый мир. Эта распахнутость новым веяниям, настойчивость в отстаивании своей позиции принесли свои плоды. Наш музей считался лидирующим в среде отечественных музеев. 12 раз меня, как директора ГМИИ, выбирали руководителем Международного Совета музеев, это тоже было показателем нашего авторитета.

Сегодня первое место мы утеряли, и я рада этому, потому что мы проложили путь другим музеям страны. Наш опыт стал достоянием многих. Кроме того, изменился общий политический климат — нет запретов на отдельные имена или явления в искусстве.

Другая отличительная особенность нашего музея состоит в том, что здесь всегда существовал и задавал тон круг авторитетных ученых. Если Эрмитаж и Русский музей по праву носили звание императорских, Третьяковская галерея прославила выдающегося мецената-купца, то наш музей — детище ученых. Музей возник по инициативе профессора Московского университета И.В.Цветаева. Его идею сразу поддержали видные деятели науки, назову только одно имя — египтолога

B.C.Голенищева, который передал музею уникальную коллекцию египетских древностей. Здесь работали выдающиеся искусствоведы, историки искусства Н.Романов, В.Лазарев, Б.Виппер, В.Павлов, А.Губер, А.Чегодаев и другие.

В своей научной и выставочной работе музей опирался на исследования передовых ученых, активно пропагандировал и обобщал ценные идеи и открытия. 31 год у нас устраиваются научно-практические конференции, так называемые Випперовские чтения. Их участником был весь цвет отечественной гуманитарной науки. Некоторые ученые, как C.Аверинцев, Л. Баткин и другие, чьи труды в свое время не издавались, на наших конференциях обретали право голоса. Мы стремились расширить культурные связи в разных областях. По инициативе С.Т. Рихтера стали проводиться «Декабрьские вечера». И здесь музей сыграл авангардную роль. На «Вечерах» впервые прозвучали произведения Альфреда Шнитке, Игоря Стравинского, исполнялись малоизвестные у нас произведения западных и русских композиторов, выступали лучшие музыканты из многих стран мира.

Тесные связи с западными музеями обогащали нас передовым опытом работы, все лучшее мы стремились перенять, взять себе на вооружение. Кстати, эта черта «унаследована» нами от И.В.Цветаева, который общался, переписывался с самыми авторитетными людьми в музейном деле в период собирания первых коллекций.

— Хотелось бы уточнить одно обстоятельство. Почему И. В. Цветаев остановил свой выбор именно на музее слепков. В конце прошлого века в бурной художественной жизни России, где была такой острой, например, полемика между передвижниками и «Миром искусства», создавались частные собрания модных тогда французских мастеров, — и вдруг обращение к древности, классике, направлению, далекому от животрепещущих проблем.

— Наверное, не все так однозначно было и в художественной жизни России того времени, и в программе Ивана Владимировича. Он стремился реализовать свою мечту, может быть, скромную, — просвещение юношества. Просветительские тенденции в то время были очень сильны. Одни стремились просвещать народ, сеять «разумное, доброе, вечное», вслед за Некрасовым, народниками, вспомним тех же передвижников. Другое направление — возглавляемое С.Щукиным, С.Морозовым, С.Мамонтовым, С.Дягилевым, — хотело большей изысканности, соответствия европейским стандартам.

Сам Цветаев достаточно широко понимал задачи своего детища, многое предвидел в развитии музея. Собрание слепков должно было стать лишь ядром коллекции. Он сам стал приобретать оригиналы, например, упомянутую коллекцию древнеегипетского искусства. Именно Цветаеву принадлежит фраза о том, что весь этот мел (гипсовые слепки) через 50 лет выбросят как хлам и музей обретет статус полноценного художественного собрания.

Да и слепки нельзя воспринимать как что-то второсортное. Ведь они делались лучшими мастерами Европы, с максимальным приближением к оригиналу. Цветаев мечтал видеть в музее картинную галерею, скульптуры Родена и других мастеров.

— То, каким стал музей сегодня, даже превзошло самые смелые мечты И. В.Цветаева. Но каково будущее музея в новом тысячелетии, эре компьютерной техники, возможностей Интернета? Не отодвинет ли все это «храм искусства» на второй план?

— Конечно, мы стараемся ввести современные технологии в повседневную жизнь музея. Сегодня вы можете ознакомиться с нашей коллекцией, не выходя из дома: посмотреть альбомы, путеводители, видеокассеты, страницы в Интернете. Но все это вторичная, суррогатная продукция. Ничто не заменит вам радость общения с подлинником. Здесь, в музее, вы один на один общаетесь с гениальными художниками, ощущаете боль или радость их сердец, вникаете в их раздумья о жизни. Вы невольно вспоминаете ощущения и мысли тех людей, которые стояли перед этими произведениями раньше и восторгались, плакали перед ними. Такого общения ничем не заменить.

Мы должны серьезно обеспокоиться тем, чтобы репродукционная культура, сыгравшая огромную просветительную роль, не поглотила стремление молодых общаться с подлинником. Эта проблема сейчас стоит перед всеми учреждениями культуры, музеями, театрами, филармониями. Не случайно крупнейшие дирижеры мира в концерты серьезной музыки включают наиболее популярные произведения, так называемые классические хиты. Это позволяет вовлечь большее число слушателей. Надо всем вместе думать, искать нетрадиционные формы работы со зрителем и не относиться с высокомерием к тем, кто еще не понял ценности искусства. Будем считать, что у них все еще впереди.

— Есть ли в музее такие произведения, которые способны утешить вас в трудные моменты жизни, несмотря на всю вашу искушенность в восприятии искусства ?

— Таких картин много, назову только несколько имен — Матисс, Сезанн, Гоген, один из любимых мной — зал Микеланджело с удивительной «Мадонной Медичи».

— За те годы, что возглавляете музей, вы были первооткрывателями в музейном деле, о чем вы мечтаете сегодня ?

— Все мои мечты связаны с одним — увеличением выставочных площадей. Нам тесно, хотелось бы разгрузить некоторые залы, показать фонды. Мы не можем принимать многие дары, потому что негде их выставить.

Будущие проекты мы связываем с молодежью. Правда, и сегодня она охотно ходит к нам: и со школьными экскурсиями, и с родителями. Но хотелось бы поставить всю работу с детьми на качественно новый уровень. Еще с 1962 года, когда я познакомилась с опытом такой работы в Метрополитен-музее, я мечтаю о создании Музея детского творчества, театра, класса для детей-инвалидов и о многом другом, что мы хотим претворить в детском центре, который заложен в планы реконструкции музея.

А еще хотелось бы создать отдел искусства XX века, куда отобрать самые важные, показательные вещи. Я знаю, какие произведения могли бы определить музей XX века.

— Желаем Вам воплотить в жизнь все эти мечты. В заключение беседы несколько слов о юбилейных мероприятиях.

— Мы решили сосредоточиться на показе интересных выставок, выпуске новых изданий, проведении научных конференций. Не хотим особенно «юбилеиться», не то сейчас время для страны, подходим к празднику достаточно аскетично.

Думаю, зрителю понравится выставка «Музеи мира — партнеры ГМИИ», на которую предоставили свои шедевры ведущие музеи мира и России. Здесь русское искусство представлено в контексте мировой культуры. Эта тема нам очень дорога, и мы не раз стремились ее решить в выставочных проектах. Осенью откроется выставка Сезанна и русских сезаннистов. «Декабрьские вечера» будут сопровождаться выставкой, посвященной Евгению Онегину.

Издательский отдел музея готовит юбилейный сборник, где много новых архивных материалов, новые путеводители, выходит I том научного каталога. 28 августа состоится праздничная церемония перед фасадом нашего здания, откроется исторический зал И.В.Цветаева. А вечером состоится гала-концерт в Большом театре. Так что зрители получат много новых впечатлений, надеюсь, мы не разочаруем их.

Создатели музея искусств.

Лет 25 тому назад - писал И.В.Цветаев в 1907 году - всякого, кто бывал в Москве, около храма Христа Спасителя, должно было смущать присутствие тут же большого, неуклюжей формы, желтого цвета и грязно содержимого казенного здания, которое с первого взгляда легко можно было назвать тюрьмою самого плохого типа. Это и была в действительности московская пересыльная тюрьма, стоявшая на так называемом Колымажном дворе, в местности аристократической по преимуществу».

Таково было прошлое территории в центре Москвы, возле старинной улицы Волтектурные постройки и предметы быта. Все это было рассеяно по городам и музеям многих стран. Собрать их в одном месте для удобства изучения можно было, только сняв хорошие копии. Хотя во времена Цветаева уже существовала вполне совершенная техника фотографии, были и специальные устройства для проецирования изображения на экран — их называли «волшебными фонарями». Но то, что подходило для плоскостных видов искусства — живописи, графики, не годилось для объемных, пространственных произведений скульптуры и архитектуры. Двухмерное, уменьшенное воспроизведение на репродукции неизбежно искажало писал - всяхонки, где в то время десятый год строилось здание Музея изящных искусств имени императора Александра III.

Музей тогда был университетским, коллекции и здание принадлежали Московскому университету, а его создатель и первый директор Иван Владимирович Цветаев с 1877 года состоял профессором историко-филологического факультета университета.

Цветаев был по специальности филологом-классиком. Труды по истории латыни принесли ему известность в международном ученом мире. Преподавал он сначала римскую словесность (литературу и язык древних римлян), а с 1889 года начал вести курс по истории искусства античной Греции и Рима, читал лекции о «римских бытовых древностях» (как жили римляне, как и где получали образование, какие были у них обычаи и обряды).

От искусства древних дошла до наших дней главным образом скульптура, архипредставление об оригинале.

Учебные музеи копий возникли и начали распространяться по европейским городам с 1820-х годов. К концу XIX века такие музеи были и в Америке. Их собрания состояли из гипсовых отливов со скульптур, моделей и фотографий архитектурных сооружений древности и более поздних эпох.

В Московском университете с 1840-х годов существовал при историко-филологическом факультете небольшой Кабинет изящных искусств, где было несколько десятков слепков с античной скульптуры, подлинная греческая расписная керамика и собрание монет и медалей. Для преподавания истории искусств этого было недостаточно.

К началу 1890-х годов у И.В.Цветаева созрело решение взяться за организацию музея с хорошо подобранным собранием гипсовых копий с наиболее известных образцов ваяния, зодчества (во фрагментах и моделях) и гальванокопий с предметов художественной утвари, найденных при археологических раскопках. Античности отводилось центральное место в музее, который должен был стать первым в России подобного типа.

Здесь дело было не в простом заимствовании зарубежного опыта, с которым Цветаев был хорошо знаком. По старинной европейской традиции, идущей от эпохи Возрождения, а в России с петровских времен, образованным человеком мог считаться лишь тот, кто был знаком с античной культурой — ее историей, литературой, искусством, мифологией и, конечно, с языками. Изучение наследия древних лежало в основе гимназических программ. Но задача Цветаева была шире, он задумал музей не только учебный, а и публичный, открытый для всех желающих. Музей, где бы можно было побывать на экскурсии или лекции, поработать в специальной библиотеке, зарисовать понравившийся экспонат или приобрести с него фотографию. Он писал: «Музей изящных искусств имеет своим назначением представить в историческом порядке судьбы скульптуры, зодчества и живописи у древних и новых народов и доставить студентам и публике все средства к изучению искусств, к облагорожению вкусов и развитию в них эстетических воззрений».

Поскольку задача была серьезная, масштабная, то Цветаев, желая создать музей по последнему слову науки, постоянно консультировался и с русскими, и с иностранными учеными.

В 1890-х годах в Европе во многих городах были муляжные (гипсолитейные) мастерские, которые поставляли свои изделия в музеи или продавали их любителям искусства. В этих мастерских обычно хранились формы со многих известных оригиналов. Техника изготовления гипсовых отливов позволяла с математической точностью передавать все особенности памятника. Если он был велик, а слепки делались в размер оригинала, его отливали по частям, затем соединяли детали в одно целое и вставляли для прочности деревянный или металлический каркас. Поверхность слепка часто тонировали под цвет мрамора, бронзы, дерева, золотили или раскрашивали, что давало почти полную иллюзию сходства. В некоторых случаях по заказу Цветаева делались отливочные формы с памятников, которые никогда ранее не копировались. Это означало, что московский музей получал такой слепок, которого еще не было.

...Из разных стран, морем и по железной дороге, в деревянных ящиках, проложенные стружкой, прибывали в Москву гипсы. Зевс и Аполлон, мудрая богиня-воительница Афина и крылатая богиня победы Ника, герои, воины, императоры и философы античности, средневековые рыцари и патриции эпохи Возрождения переселялись в изваяниях на бывший Колымажный двор.

И не только они. Незадолго до открытия музея в него поступила знаменитая и очень ценная коллекция крупнейшего русского ученого-востоковеда Владимира Семеновича Голенищева. Он был вынужден продать ее из-за грозившего ему разорения. Коллекцию приобрело государство. Она состояла из скульптур, рельефов, амулетов, папирусов, клинописных табличек и даже нескольких мумий (всего свыше 6 тысяч предметов), собранных во время путешествий по Египту и странам Востока. Цветаеву удалось получить ее в новый музей, и в 1911 году она была доставлена в сопровождении военной охраны из Петербурга, где жил Голенищев.

С получением этой коллекции музей приобрел новую известность как хранилище уникальных оригиналов. Уже после Цветаева, в 1920-е — 1980-е годы, коллекции подлинников в музее выросли в 50 раз. Ими он в основном и известен в наше время. Но вернемся на сто лет назад.

Растущая коллекция слепков нуждалась в специальном здании для своего размещения. После архитектурного конкурса окончательный проект был заказан одному из конкурсантов, московскому архитектору Роману Ивановичу Клейну.

На участке земли, полученном хлопотами Цветаева от Московской городской думы, 17 августа (по старому стилю) 1898 года, в солнечный день, состоялась торжественная и пышная церемония закладки здания нового музея. Все переулки, прилежащие к месту строительства, были заполнены народом. Царь и царица, министры, духовенство, городские власти, профессора университета, студенчество были на этом празднике. В кирпичную кладку основания замуровали герметично закупоренную стеклянную капсулу, в которую поместили красиво разрисованную закладную грамоту. В ней говорилось о том, какого числа и в чьем присутствии состоялась закладка. Грамоту подписал Николай II. Она и сейчас покоится в толще одной из стен музея вместе с именными мраморными кирпичиками, положенными наиболее важными гостями.

Коллекции закупались и здание музея строилось в основном на пожертвования нескольких десятков людей, сочувствовавших просветительскому замыслу Цветаева. Это были капиталисты и промышленники, банкиры, домовладельцы, просто состоятельные культурные люди, члены царской фамилии. Некоторые преподносили в дар оригинальные произведения искусств или слепки из своих коллекций. И.В.Цветаев писал П.М.Третьякову: «Знаменательным я нахожу здесь и то явление, что такого рода первый музей создается «миром», вскладчину, в которой участвуют, чем могут, и чиновник, купец, и небогатый помещик, и большой боярин, и учитель гимназии».

Для управления всеми работами был «высочайше утвержден» Комитет по устройству музея изящных искусств. Председателем его стал московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, секретарем — И.В.Цветаев. Товарищем председателя (теперь это называется заместителем) был Юрий Степанович Нечаев-Мальцов, владелец знаменитых стекольных заводов в Гусь-Хрустальном Владимирской губернии, в прошлом выпускник Московского университета. Этот уже немолодой и скуповатый человек так заинтересовался цветаевским предприятием, что скоро стал основным участником в финансовом отношении. Имея большие капиталы, он приобретал в Венеции копии настенных мозаичных средневековых картин, в парижских музеях — слепки с ассирийской скульптуры, в Греции — копии надгробных стел V-IV веков до н.э. и колоссальных сосудов с геометрическим рисунком. Но больше всего его интересовал Египет. В 1897-1898 годах в Каирском музее он заказал около 40 слепков с древнеегипетской скульптуры и рельефов и с помощью местных ученых разыскал у торговцев стариной несколько подлинных папирусов, деревянную ритуальную модель ладьи с гребцами, портрет юноши в золотом венке, написанный восковыми красками на доске. Все это было поднесено в дар музею.

В трудные годы русско-японской войны, первой русской революции и позже, когда из-за экономических трудностей в стране иссякали пожертвования, Ю.С.Нечаев-Мальцов выделял новые и новые суммы на продолжение строительства и покупку экспонатов. Музей строился 14 лет, и за это время Ю.С.Нечаев-Мальцов вложил в него около 2 млн. рублей золотом, при общей стоимости здания вместе с коллекциями в 3 млн. рублей. Можно считать, что энтузиазм, настойчивость и научная эрудиция И.В.Цветаева, щедрость и опытность в практических вопросах Ю.С.Нечаева-Мальцова, талант и увлеченность строителя здания Р.И.Клейна были решающими в успехе этого громадного дела.

Что же собой представляло здание музея, воздвигнутое на пустыре Колымажного двора?

Прежде всего это было удобное вместилище для коллекций — светлое, просторное. Между прочим, в залах не предполагалось электрического освещения. Считалось, что для скульптуры лучше всего рассеянный дневной свет. Поэтому у музея стеклянная кровля, много внутренних окон и световых люков между залами.

Во-вторых, здание само должно было стать учебным пособием. Это означало, что в оформлении помещений, начиная с вестибюля, употребляли различные архитектурные стили, соотнесенные с коллекциями. Цветаев придирчиво следил за исторической точностью деталей. Поскольку стены как фон для экспонатов были чаще всего гладкими и однотонными, то весь акцент переносился на убранство потолков и обрамление дверных проемов. Некоторые залы имели даже планировку, сходную с залом какого-ни-будь дворца или святилища. Потолки расписывали известные художники И.И.Нивинский, П.В.Жуковский и другие.

И, наконец, решение образа музея в целом как храма искусств, конечно, классического, античного. Для колонн его фасада выбрали легкий и певучий ионический ордер, выше укрепили скульптурный фриз со сценами из Олимпийских игр древности. Здание построено из кирпича и железобетона, но фасад его захотели облицевать белым мрамором. Потребовался мрамор особой морозоустойчивости, сформировавшийся в холодном климате. Месторождение его нашли на Южном Урале, близ города Златоуста. Точнее, это была гора, поросшая лесом, внутри сложенная из мраморных пластов, и почти весь камень из нее, пригодный для отделки, ушел в Москву, на строительство. Там его обрабатывали, высекая тонкую орнаментацию, приглашенные из Италии мраморщики. Для парадной лестницы доставили цветные мраморы — из Венгрии, Бельгии и Греции, темно и светло-зеленый, розовый, желтоватый. По богатству отделки здание музея не имело себе равных не только в Москве, но и в других российских городах.

31 мая 1912 года на Волхонку съезжались нарядно одетые гости — дамы в светлых платьях и шляпах, мужчины в мундирах или во фраках. В этот день открывался университетский музей. Посередине улицы, прямо на проезжей части, размещался огромный, до 800 человек, хор из гимназистов и гимназисток, духовой оркестр под управлением ректора Московской консерватории композитора М.М.Ипполитова-Иванова. В три часа дня на черном «роллс-ройсе» с опушенным верхом прибыл император Николай II с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, своей матерью, и четырьмя великими княжнами. Хор грянул государственный гимн. И.В.Цветаев, Ю.С.Нечаев-Мальцов, оба в парадных мундирах и при орденах, и архитектор Р.И.Клейн встречали их у входа в музейный сквер. После приветствий все проследовали в музей и, поднявшись по мраморной лестнице, остановились в Центральном белоколонном зале. Начался торжественный молебен и освящение нового учреждения. Затем обошли все залы, и Цветаев с Нечаевым-Мальцовым давали объяснения гостям. Между приглашенными были две дочери Ивана Владимировича — юные Марина и Ася Цветаевы. Обе они впоследствии описали, каждая по-своему, этот светлый в жизни их отца день.

...Ко входу в музей ведет широкая гранитная лестница. Еще в 1906 году И.В.Цветаев писал Ю.С.Нечаеву-Мальцову: «Я люблю эти монументальные всходы у храмов и музеев; они возвышают настроение у входящих, внутренне поднимают их, заставляя забыть впечатления улицы. Поднимаясь по таким ступеням к храму или Музею, становишься серьезнее, стряхиваешь с себя будничную прозу с ее мелкими заботами и интересами и вступаешь в область ожидания впереди чего-то большего, значительного, возвышающего, поучительного».

Эти слова Цветаева справедливы и сейчас. Проходят годы и годы, меняются поколения зрителей, а микеланджеловский Давид по-прежнему стоит возле лестницы Итальянского дворика готовый к сражению с Голиафом, и с портала Фрейбергского собора смотрит на него, как на свою юность, тот же Давид, но в короне, длиннобородый, с псалтирью и свитком в руках — Давид-псалмопевец...

В этой неизменности заключено достоинство и обаяние настоящего музея. Но музей не оторван от жизни: отразившись в волшебном зеркале искусства, она навсегда остается запечатленной в произведениях прекрасного.

Самые желанные гости юбилея.

Среди множества мероприятий, которые музей приурочил к своему дню рождения, одним из самых значительных и интересных стала выставка «Музеи мира — партнеры ГМ И И им. А.С.Пушкина». Это большой международный проект, в котором приняли участие 15 зарубежных и 5 российских музеев. Они представили около 60 произведений живописи из коллекций крупнейших музеев мира.

Идея такой выставки возникла не случайно: на протяжении последних десятилетий музей им. А.С.Пушкина активно участвует в международной художественной жизни, делает совместные выставки в сотрудничестве с самыми знаменитыми музеями мира. Мы обратились с просьбой в эти музеи о предоставлении 2-3 произведений для показа на юбилейной выставке в Москве. Все охотно откликнулись на эту просьбу, и в музее собралось целое созвездие шедевров, о самых интересных мы расскажем подробнее.

Выставка получилась многоплановой. Хронологически она охватывает большой отрезок времени: с эпохи Возрождения до конца XX века, и в некотором смысле это история искусства «в картинках». С другой стороны, очень важным оказалось участие российских музеев, предоставивших шедевры русского искусства, что позволило включить русскую живопись в контекст западноевропейского искусства. Возникла тема диалога культур, традиций, национальных школ. Картины будто сами находили себе пары, складывались в интересные «диптихи»: например, «Портрет писателя Нестора Кукольника» кисти Брюллова (Третьяковская галерея) оказался рядом с близким ему по духу «Автопортретом» Постава Курбэ (Музей Орсэ). Одним из ключевых сопоставлений выставки стала пара женских портретов: «Донья Тадеа Ариас де Энрикес» Франсиско Гойи из Музея Прадо и «Портрет Прасковьи Ковалевой-Жемчуговой» Н.И.Аргунова из Музея-усадьбы Кусково.

Эти произведения, написанные почти в одно время, сильно отличаются друг от друга и схожи тем, что и великий испанец Гойя, и русский крепостной художник Николай Аргунов стремятся избежать схемы «парадного портрета» и передать внутреннее состояние модели, ее судьбу и характер. Поэтический, возвышенный образ грациозной дамы из старинной аристократической семьи написан Гойей в светлой, воздушной гамме зеленовато-серебристых и розовых тонов. Она будто парит на фоне неясных очертаний пейзажа.

Совсем по-другому решен портрет Параши Жемчуговой, знаменитой крепостной актрисы, возлюбленной, а позднее — супруги графа Шереметева, написанный за несколько месяцев до ее смерти. Она изображена беременной, одетой в траурный красно-черный халат, и рядом с ее безжизненным восковым лицом даже скульптурный бюст графа выглядит более живым и жизнерадостным. Общий мрачный колорит портрета усиливает ощущение отчаяния и безысходности, исходящее от него. Разные героини и разные психологические состояния — но по силе воздействия на зрителя они не уступают друг другу.

На выставке зритель увидел много подобных сопоставлений — часто спорных, даже провокационных, но всегда дающих пищу для размышлений. Однако мы не будем в этой статье подробно останавливать-ся на произведениях из коллекций российских музеев, так как они хорошо знакомы нашему зрителю (среди них «Вдовушка» Федотова, «Портрет Мики Морозова» Валентина Серова, работы Репина, Филонова, Петрова-Водкина), хотя все они по-новому зазвучали в контексте данной выставки. Нам хотелось бы коротко рассказать еще о нескольких шедеврах мирового искусства, приехавших из-за рубежа. Мы выбрали по одному произведению из разных музеев, представляющих различные национальные школы и периоды истории искусства.

«Моление о чаше» Эль Греко — одно из самых мощных по своему воздействию. Эта большая композиция была исполнена художником для собора в Сигуэнсе. На картине изображен драматический момент истории Христа, когда он молится в Гефсиманском саду и просит Отца Небесного «пронести мимо чашу страданий», избавить его от смерти на кресте, а внизу, под горой, спят апостолы, безучастные к грядущей трагедии. Вертикальное композиционное построение картины подчеркивает это смысловое противопоставление: в верхней части — мятущаяся, экспрессивная фигура страдающего Христа, в нижней — тяжелые тела спящих учеников. Верхний и нижний ярусы соединяются ирреальным, мистическим световым потоком, не имеющим определенного источника. Расщепленное дерево за спинами учеников символизирует смерть, а зеленая оливковая ветвь — надежду на новую жизнь. Это одно из лучших произведений великого испанского художника, грека по происхождению, соединившего в своем творчестве традиции византийской живописи, влияние итальянского Ренессанса и маньеризма, а также религиозномистические искания испанских интеллектуалов конца XVI — начала XVII века.

Другой великий мастер, голландский художник XVII века Рембрандт, представлен картиной «Флора». Молодая женщина с цветами в фартуке, который она приподнимает рукой, предстает как Флора — античная богиня весны и цветов. Венок из цветов и листьев на ее голове и белая рубашка в мелких складках — все это указывает на то, что образ относится к некоему возвышенному поэтическому или мифологическому прошлому. Облик Флоры напоминает черты Хендрикье Стоффельс — служанки в доме Рембрандта, ставшей его невенчанной женой. Не только внешность, но и внутренний мир Хендрикье — ее мягкость, мечтательность, некоторая нерешительность стали прототипом для образа «Флоры». Этому соответствует и профильный поворот, который означает отказ встретиться взглядом со зрителем и пустить его в свой внутренний мир.

Еще один женский образ, другой страны и другой эпохи, представлен на полотне Фрагонара «Этюд, или Портрет певицы». Перед нами «карнавально-театральный» XVIII век и кокетливая актриса. Ее портрет входит в серию картин, известных как «вымышленные фигуры» или «воображаемые портреты». Сохранилось 14 подобных композиций, примерно одинаковых по размеру, изображающих мужские и женские фигуры, одетые в роскошные полуфантастические костюмы. Скорее всего, эти персонажи олицетворяли различные виды искусства. В портрете певицы, одной из самых известных картин из этой серии, Фрагонар передает тот эмоциональный порыв, который возникает в момент творчества. Свободная, экспрессивная живописная манера — размашистый динамичный мазок, теплые, золотисто-желтые тона подчеркивают эмоциональное состояние модели.

В своеобразной «портретной галерее», сложившейся на этой выставке, которую можно было бы назвать также «лица эпохи», представлены образы людей разных веков. Вслед за певицей Фрагонара и испанской аристократкой Гойи перед нами возникает «Портрет художника Франца Пфорра» кисти Овербека. Овербек — один из основателей братства «назарейцев» — группы немецких художников, которые в 1810-е годы жили и работали в Риме, подражая средневековым артелям художников, и пытались в своем творчестве возродить духовность средневековья и раннего Возрождения. Творчество назарейцев оказало большое влияние на Александра Иванова и английских прерафаэлитов. «Портрет художника Пфорра», одного из назарейцев, друга Овербека, это идеальный портрет эпохи романтизма, наполненный многочисленными знаками и символами. Сюжет портрета возник из письма Пфорра своему другу, где он описывает прекрасный сон, в котором он почувствовал себя счастливым. Подробности сна Овербек воссоздал на полотне: Пфорр изображен сидящим в готической лоджии, увитой виноградом, к нему ластится кошка — символ дома и уюта, на втором плане благочестивая девушка с вышиванием в руках, белая лилия, стоящая в вазе рядом с ней, символизирует чистоту и непорочность. На заднем плане мы видим готический город — символ Германии — и еще дальше — еле заметные горы и море — символ Италии, к которой так стремились назарейцы. Сам художник — прекрасный юноша с благородными чертами, — к сожалению, лишь на этом полотне оказался в призрачном мире счастья. Он умер от чахотки через два года после того, как был написан этот портрет, в возрасте 24 лет.

Другой жанр живописи — пейзаж — представлен работой Джона Констэбла «Лодка, проходящая через шлюз». Великий английский пейзажист создал это полотно в 1826 году и вскоре выставил в Академии художеств как дипломную работу на звание академика. Здесь, как и во многих других произведениях, художник обращается к местам, где он родился и вырос. Шлюз расположен на реке Стур, а на дальнем плане виднеется церковь Дедхема — городка, где Констэбл провел свою юность. Констэбл создал шесть вариантов «Шлюза», но именно картина из Академии художеств принесла ему успех — ему было присвоено звание академика. Простота и лаконичность композиции, богатство колорита и общая выразительность полотна восхищали зрителей. В одном из писем художник признавался: «Шум воды, падающей с мельничной плотины, ивы, старые гнилые доски, скользкие бревна, кирпичные стены — я люблю все это... И пока буду живописцем, я никогда не перестану изображать эти места».

Английская школа представлена на выставке еще одним мастером пейзажа: Уильямом Тернером. Его полотно «Восход солнца. Замок. Уединение» из Галереи Тейт в Лондоне демонстрирует другое направление развития пейзажа в английской живописи XIX века.

Одним из безусловных шедевров мировой живописи является «Балкон» Эдуарда Мане. Творчество этого мастера предопределило пути развития французской живописи второй половины XIX века и явилось предтечей импрессионизма. «Балкон» был показан в Салоне 1869 года в Париже и не получил положительной оценки критики, которая не поняла новаторских черт картины. Три персонажа на балконе находятся как бы в театральной ложе, фланкированной ставнями балкона и балюстрадой, которая делит картину на две части. Мужчина — это художник Антуан Гюймэ, дама с зонтиком — скрипачка Фанни Клаус, и сидящая дама — художница Берта Моризо. Все трое — близкие друзья Мане, особенно Берта Моризо, очень много значившая для него. Эта «роковая женщина» вдохновила художника на создание нескольких прекрасных портретов. Ее завораживающий, выразительный взгляд, магически действовавший на людей, приковывает внимание зрителя и в этой картине. Мане пишет портреты своих друзей, создавая некую психологическую дистанцию между зрителем и моделью. Каждая из трех фигур занимает свою позу, существует изолированно от другой. Взгляды персонажей не пересекаются, и кажется, что они находятся в ателье фотографа той эпохи, который по оплошности щелкнул затвором и застал их врасплох. Такое построение композиции, когда все взгляды направлены в разные стороны,встречается в японских гравюрах, здесь проявляется влияние модного в то время японского искусства. Тема сидящих на балконе фигур, естественно, вызывает ассоциацию с «Махами на балконе» Гойи — пристрастие Мане к испанскому искусству очевидно, в 1865 году он много путешествовал по Испании, посещал Прадо.

Картина поражает зрителя красотой холодной цветовой гаммы: изумрудно-зеленый — доминантный цвет полотна — повторен в ленте на шее Берты Моризо и зонтике Фанни и подчеркивает сверкающую белизну их платьев. Подобное колористическое решение было странным для того времени, и современники воспринимали картину как «диковинный плод». Творчество Мане, с его неожиданными композиционными и цветовыми находками, стало поворотным пунктом в истории французской живописи.

Другой великий художник французской школы, голландец Винсент Ван Гог, представлен полотном «Почтальон Жозеф Рулен». Эта картина была написана в Арле, на юге Франции, где художник поселился в 1888 году. Приехав в Арль, Ван Гог мечтал писать портреты людей из народа. Одним из первых ему позировал Жозеф Рулен, местный почтальон, глава многочисленного семейства и завсегдатай кафе, где он любил произносить республиканские речи. Ван Гог дружил с почтальоном и его семьей. В портрете Рулена он создал радостный и привлекательно-наивный образ, которому соответствует декоративная яркая цветовая гамма. Насыщенный синий цвет униформы почтальона сочетается с золотыми пуговицами и нежной голубизной фона. В синем цвете художник видел знак духовной красоты. В дальнейшем художник исполнил несколько погрудных вариантов этого портрета, а также неоднократно писал жену Рулена.

Особый интерес для российского зрителя представляет картина Марка Шагала «Голгофа», которая впервые экспонируется в Москве. Это раннее произведение молодого художника, написанное в Париже, было впервые показано в Осеннем Салоне 1912 года. Колорит картины, построенный на контрастах алого, зеленого и синего цветов, свидетельствует о влиянии Матисса и фовистской живописи. Интенсивно-насыщенные цвета акцентируют драматическое звучание темы. Кубистические формы, из которых составлены фигуры и пейзаж, создают впечатление крушения мира, вселенской катастрофы. Однако здесь важно не только творческое решение, но и глубокий религиозный смысл, который вкладывал художник-ев-рей в важнейшее событие христианской истории. Исследования специалистов доказывают, что Шагал отступает от общепринятого канона, изобразив на кресте распятого иудейского младенца. Возможно, что он отождествляет самого себя с распятым Христом, глубоко лично переживая библейскую историю.

Самое позднее произведение на выставке — картина Сальвадора Дали из Театра-музея Дали в Фигерасе (Испания). Этот удивительный музей был создан самим художником в его родном городе и представляет собой огромный сюрреалистический объект, украшенный скульптурами и инсталляциями, порожденными неисчерпаемой фантазией Дали. Картина «Дали пишет портрет Гала, повернувшейся спиной» — одна часть стереоскопического произведения, которое было задумано как двойное и должно было создавать стереоэффект. К сожалению, вторая часть не была закончена. Сам художник высоко ценил эту картину, героиней которой стала его супруга Гала. Для Дали она была не только женой и музой — встреча с Гала в 1929 году перевернула всю его жизнь. Эта русская женщина, Елена Дьяконова, была в то время женой поэта Поля Элюара, но вскоре рассталась с ним и стала супругой Дали. Он нашел в ней опору и поддержку, Гала стала для него и женой, и возлюбленной, и божеством, и талисманом.

В этом произведении прослеживаются пристрастия Дали к классической живописи, в частности, его любовь к Вермееру. Очень важным для Дали является мотив зеркала, часто встречающийся в работах старых мастеров. Вторая, зеркальная, реальность становится важнее, чем подлинная, ибо мы видим лишь отражение лица героев, уходя вслед за ними в зазеркальный мир обманок и оптических эффектов.

Мой музей. (Исповедь простого зрителя).

аленькая девочка терпеливо стоит вместе с папой и мамой в огромной очереди. Очередь тянется вдоль улицы с необычным названием Волхонка и конца, должно быть, не имеет. Стоящие в очереди люди разговаривают, смеются, едят, курят, у всех хорошее настроение — такое бывает в ожидании радостного события. До девочки доносятся удивительные слова: Дрезденская галерея, Сикстинская мадонна, Рафаэль, Рубенс, Святая Инесса, спящая Венера... Но шум и суета стихают по мере того, как очередь подтягивается к своей цели. И вот перед девочкой вырастает — нет, воздвигается! — за строгой решеткой, за стройными темными елями дивное здание, величественное и одновременно изящное, огромное и одновременно легкое. Взгляд ребенка мгновенно вбирает в себя никогда прежде не виданное: множество стройных ребристых колонн, сверкающую стеклянную крышу, широкую кайму с лепными фигурками людей, лошадей, колесниц над всем фасадом. Сердечко счастливо и сладко сжимается от предвкушения чего-то невероятного, радостного там, внутри! И вот уже дошли.

Папа проходит в воротца — и вдруг на его руку, сжимающую ручку дочери, опускается разделяющая ладонь милиционера. ’’Маленьким детям — нельзя”. Что — нельзя? Ей туда — нельзя? Ужас, горе, катастрофа. Рыдания девочки безудержны и безутешны. Родители расстроены. Очередь многоголосо просит пропустить малышку. Молоденький милиционер сам чуть не плачет, но повторяет непреклонно: ’’Граждане, нельзя, не положено!” Порядок есть порядок — на дворе пятьдесят пятый год. Родители отправляются смотреть выставку поочередно, девочка остается у ворот. ”Не плачь, — говорит отец. - Мы скоро придем с тобой в этот музей. Я обещаю”.

Отец держит слово. Вскоре настает день, когда он ведет меня по широкой лестнице под мраморную колоннаду, под античный портик. В глубине его, проходя меж двух мощных серогранитных колонн, я украдкой дотрагиваюсь до одной из них и ощущаю ее крепость, ее холодную надежность. Столь же крепки и надежны красивые металлические шиповатые двери — как и положено во дворце. ’’Входи!” — приглашает отец и открывает их передо мной. Я оказываюсь в вестибюле, потолок которого расписан орнаментом и раскинувшими крылья соколами, а поддерживают его похожие на удлиненные бутоны колонны с подсветкой. Так начинаются чудеса.

Отец мудро ведет меня через Египетский зал — я вижу загадочных богов с головами ибисов, павианов, шакалов, крокодилов, спеленутую мумию, искусно расписанные фигурные ящики-саркофаги.

Потом мы идем в Ассирийский зал. Исполинские пятиногие быки Шеду из дворца царя Ашшурназирпала, с человечьими кудрявобородыми головами. А вслед за тем отец вводит меня в Греческий дворик.

Не так давно я, шестилетняя, умудрилась самостоятельно прочесть всю книгу Куна ’’Легенды и мифы Древней Греции”, и Эллада живет в моем сердце. Величественные боги и богини взирают на меня. Вот врачеватель Асклепий со змеей. А вот сама великая Афина в полном облачении, во всей славе своей — шлем и копье, змея у ног и смертоносный прищур горгоны на панцире и неожиданно такая разящая красота молодого лица. И все лики вокруг столь же прекрасны — тонкий прямой нос, нежные насмешливые губы, чистая линия лба, идеальный разрез глаз, полная гармония всех черт. Так я узнаю, что такое античная красота. Потом мы спускаемся по изящной боковой лесенке в Итальянский дворик. Огромные конные статуи безжалостных кондотьеров надвигаются на меня. Чернеет ажурно-резное дерево многофигурных католических храмовых принадлежностей, мерцает бронза доспехов легендарных королей Артура и Теодориха, белой свечой сияет нагота Давида и роскошный многоарочный портал ’’Золотые ворота” приглашает в залы, заполненные живописью. Но отец уводит меня домой — не перегрузить бы ребенка.

Так была проложена для меня дорога в музей.

Пятый класс, история древнего мира. По программе положена экскурсия в музей имени А.С.Пушкина. Благодаря этому все московские школьники имеют возможность хотя бы раз приобщиться к сокровищам музея. Экскурсия начинается с Египетского зала. Я стала старше, границы моего мира расширились — отныне все увиденное я воспринимаю глубже, точнее, осмысленнее. Нам показывают сосуды всевозможных форм и размеров, листы великой Книги Мертвых и смешные мумии кошки и птицы. Мы разглядываем принадлежности для письма, и трогательную косметическую ложечку в виде белотелой пловчихи с розовым цветком, и хитроумные подголовники для сохранения прически во время сна, и бронзовые диски зеркал (лики каких красавиц отражались в них?).

Огромный зал напоен солнечными лучами, сияют, сверкают стекла высоких окон. Великий бог Ра заливает слепящим светом свое бескрайнее песчанокоричневое царство, опаляет жаром, дарует жизнь и урожай, и сама смерть воспринимается лишь как естественная часть его вечного нескончаемого круговорота. Мы спускаемся в глубину Греческого дворика. И вот уже взметнулись над притихшим классом колонны Парфенона; запечатлелся в памяти благородный облик Перикла — царя, воина, мудреца, избравшего себе единственный титул - ’’Афинянин”.

Отец часто водит меня по другим музеям, и я на всю жизнь запоминаю неправдоподобную фантастику старого Музея восточных культур на улице Обуха; и столь близкий русской душе мир Третьяковской галереи; и многогранное величие батюшки-Кремля, — но место Моего Музея в моем существовании уже неприкосновенно.Всю жизнь я прихожу к тебе, с одноклассниками, затем однокурсниками, сослуживцами, друзьями, а чаще — одна. Я узнаю, что такое фаюмские портреты, коптские ткани, византийские иконы. В Римском зале, встречаемая грозной бронзовой волчицей, я снова и снова обхожу ряд скульптурных портретов императоров и граждан. Любуюсь удлиненными, странно изогнутыми, почти бестелесными мадоннами раннего Средневековья. Распятия, надгробия, плакальщики, глухая тяжелоскладчатая одежда, смиренно сложенные руки — уход от радости жизни. Но под золотыми мозаиками стоят красавицы; пусть фигуры их неестественно выпячены, пусть редко-редко встречающаяся нагота смешна и некрасива, а одежда надежно прячет все соблазны - но как чисты и кротки их высоколобые лица, как нежны и умильны их улыбки, как трогательны их тонкие пальчики; немудрено, что пред ними склонялись доблестные рыцари, ради них шли в дальние походы, крушили врага и погибали, шепча их имена.

А затем как взрыв, как сокрушение мертвого камня живым побегом — Возрождение. На моих глазах, будто вознаграждая себя за долгий аскетизм, освобождаются от тяжких покровов красавицы, юные мадонны обретают чисто женское очарование, скульптурные украшения алтарей и усыпальниц преисполнены фантазии, пышны и богаты, и бронзовозолоченые многофигурные рельефы флорентийских ” Райских врат” кажутся просто кусочками реальной жизни. В просторном, скромно декорированном зале со сводчатым потолком я смотрю — нет, я созерцаю! — бессмертное искусство Микеланджело. В этом зале всегда очень тихо. Здесь можно думать о смысле жизни.

Залы живописи переносят от эпохи к эпохе, одаривая красотой и мудростью, фантазией и достоверностью, глубиной и легкостью, мыслью и чувством великих мастеров. Даже перечень их имен вызывает благоговение. Я — простой зритель и разрешаю себе просто наслаждаться, у меня здесь есть несколько самых любимых картин. Но как не упомянуть Рембрандта? И бескрайний мир импрессионистов?

Совершенно особое явление — очереди в музей. Настоящее сообщество людей интеллигентных, образованных или просто душой тянущихся к прекрасному, высокому, нетленному. Истинная духовность сосредоточена в таком сообществе. Помню, чтобы попасть на выставку картин из Прадо, надо было встать в очередь около трех часов ночи. Приплясывая на ноябрьском снегу, закрывая друг друга от студеного ветра, взаимно согреваясь крепкой московской шуткой, разговором, содержимым термосов, объединенные надеждой, мы друг другу помогали дождаться рассвета и билетов. Но поскольку каждая из увиденных картин была шедевром, ночь на морозе показалась ничтожной платой за счастье. Еще вспоминаю, как культурная Москва выстроилась в нескончаемую очередь на поклон Джоконде. В течение шести часов продвигались мы к заветному залу, где в окружении грозной охраны, в специально подобранном освещении, висела эта небольшая картина. Разглядеть ее детально было нельзя — только медленно и на значительном удалении пройти мимо. Но навсегда осталось впечатление, что это сама картина светилась мягким зелено-золотым светом, что за спиной женщины расстилалась вся прекрасная Земля и что Мона Лиза и мы смотрим и приветствуем друг друга.

Вот что удивительно: сколько я ни повидала разнообразнейшего музейного богатства — целые россыпи чудес, хранящихся в больших и малых городах и поселениях России (включая всю мощь и грандиозность Эрмитажа), в ближнем и дальнем зарубежье — нигде не испытывала такой причастности ко всей культуре человечества и одновременно не чувствовала себя как в совершенно родном доме. Думается, это произошло оттого, что музей сумел в своем относительно небольшом пространстве вместить и отразить квинтэссенцию культуры, истории, географию всей цивилизации. Посредством бесчисленных выставок поддерживая непрерывную живую связь с миром, музей невольно напоминает некую межгалактическую станцию, на которой все время встречаются и общаются представители всевозможных цивилизаций. И каждый ступивший на эту станцию немедленно приобщается ко всему межгалактическому братству. И еще. Музей задуман и построен на таком творческом взлете, с таким проникновением в самую суть искусства, а главное — с такой любовью, что кажется, сами стены его источают дух любви, мудрости, вечного стремления человека познавать и творить...

Выставки музея — как набегающие волны океана.

Мировые собрания и галереи считают за честь погостить в музее. Размашистым петровским шагом обходит его залы Эрмитаж, ведя за собой все музеи

России. Чинно переговариваются исполненные сознания собственной значимости Британский музей и Старая мюнхенская пинакотека, Королевские и Национальные музеи Брюсселя, Мадрида, Варшавы, Английская королевская академия художеств и Римско-германский музей Кельна, Национальные галереи Лондона и Веллингтона. Подобный благородному идальго, музей Прадо учтиво раскланивается с изящной Дрезденской галереей, окруженной столь же прелестными картинными галереями Праги, Вены, Будапешта, Штутгарта. В экзотических одеяниях, источая таинственный аромат восточной культуры, проходят Национальный музей Токио, музеи Сантори и Яматанэ. В парадном фраке, под которым угадывается видавшая виды ковбойка американского работяги, выступает Метрополитен-музей, демократично соседствуя с Национальным музеем Кубы...

Перед дорогими гостями распахивает двери Белый зал — белые колонны, увенчанные кудрявыми коринфскими капителями, сверкающий светлый мрамор стен, бело-голубая лента лепного фриза. Зал похож на некое храмовое пространство, а дальняя полукружная часть его — как алтарь, и фриз в ней царский — сине-золотой, и помещается там всегда главная жемчужина экспозиции... И все многочисленные, разнообразные (нет двух одинаковых) залы музея, каждый из которых есть маленький шедевр архитектуры, открыты и гостеприимны.

Последнее десятилетие не прошло для тебя бесследно. Хорошо, что создан Музей частных коллекций. Хорошо, что реставрируется и будет отдан тебе целый квартал старинных особнячков на все той же Волхонке. Хорошо, что в последние годы ты представляешь на обозрение все больше своих собственных богатств — я и не подозревала такого изобилия. Хорошо, что часть твоего собрания переместилась в Гуманитарный университет. А лучше всего, что кипит в твоих стенах духовная жизнь, что упорен и нескончаем труд твоих удивительных работников, что не смолкают в залах юные голоса, не иссякает потребность в тебе, в твоем существовании... Жаль, что закрыли главный вход в Египетский зал — торжественное, хронологически единственно верное начало осмотра всего музея. Очень жаль, что сам Египетский зал сделали черным и светонепроницаемым. Жаль, что работы импрессионистов освещены искусственным светом. Жаль, что мало привозят выставок. Жаль, что меньше стало очередей, что стали они короче. Сейчас непростые времена. Но я терпелива и спокойна. Я еще увижу Сикстинскую мадонну в твоих стенах.

...Маленькая девочка стоит рядом с мамой у строгой решетки, за которой высятся темные ели и притягивает взор прекрасное многоколонное здание. Глаза малышки широко раскрыты в ожидании сказочных чудес. Эта девочка — моя дочь. Я веду ее — впервые — в Мой Музей, мою сокровищницу. Медленно и торжественно поднимаемся мы по широким ступеням — и я вижу, как она украдкой дотрагивается маленькой ладошкой до прохладного ствола колонны. ’’Входи!” — приглашаю я. И мы вдвоем открываем тяжелую дверь.

День открытых дверей.

В Международный день музеев, когда двери ГМИИ им. Пушкина гостеприимно распахнуты для посетителей и каждый может бесплатно ознакомиться с его богатой коллекцией, существует традиция - учащиеся Клуба любителей искусств проводят творческий отчет и приглашают к себе друзей из кружков и студий других столичных музеев.

На этот раз к ним пришли ребята из музейного Центра Кремля, изостудии ’’Радуга” и школы-интерната № 36 Северо-Восточного округа. Затаив дыхание, дети внимательно слушали экскурсовода, знакомились с картинами и скульптурами любимого музея, а затем побывали на отчетном концерте ребят из ГМИИ.

Скандинавские баллады, веселые песенки, хороводы в исполнении детей, красочные исторические костюмы, созданные самими студийцами, - все произвело огромное впечатление на юных зрителей.

Впервые побывав в этом музее, учащиеся школы-интерната № 36 написали маленькие сочинения по впечатлениям об увиденном. Что же их особенно удивило и что понравилось?

”В музее изобразительных искусств им. Пушкина много интересного. Переходя из зала в зал, вы оказываетесь в той стране, в то время, которое представляет зал. Здоровые статуи стоят повсюду, в витринах лежат прекрасные экспонаты, разные предметы обихода, которыми пользовались люди того времени. Глаза разбегаются. Египетский зал - гордость музея, так как в нем все подлинное. И как достался музею этот зал? Прекрасный зал. Мне он очень понравился”. Р.Дьячков, 7-й класс.

’’Меня удивляет этот египетский народ, который верил в загробную жизнь и думал, что душа уходит через глаза и возвращается в тело обратным путем. Когда я была немного помладше, я мечтала о принце, который пел бы мне песни, а я стояла бы на балконе и слушала, поэтому мне очень понравился Итальянский дворик, который напомнил мою детскую мечту”. Мария Давыдова, 7-й класс.

’’Когда мы прошли немного подальше, то увидели портреты, нарисованные на дощечках воском. Эти картины выражали собственную мысль”. Наташа Стеценко, 7-й класс.

’’Мне понравилась одна из картин. Название и имя художника я не успел посмотреть (к сожалению). В левом углу виден слуга, держащий в руках что-то из еды. Судя по тому, что на столе присутствуют фрукты, действие картины происходит осенью во времена средневековья”. Павел Солдатов, 7-й класс.

’’Мне понравилась статуэтка с амурчиками, которые сражались за любовь. Один из них пытается наступить на сердце своей толстенькой ножкой, но другой его пухленькими ручками оттаскивает”. Яна Бычкова, 7-й класс.

Мнение всех школьников о посещении ГМИИ им. Пушкина выразила 14-летняя Наташа Яковлева, которая написала на своем листочке: ”Я рада, что поехала в музей, я бы не отказалась еще раз прийти сюда и посмотреть на искусство”.

© 2004-2024 AVTK.RU. Поддержка сайта: +7 495 7950139 в тональном режиме 271761
Копирование материалов разрешено при условии активной ссылки.